Արմինե Հակոբյանի ստեղծագործական բլոգ

Осип Мандельштам
«Надинька, радость моя, сейчас послал тебе телеграмму — очень бестолковую, но ты ведь все понимаешь. Не уезжай, голубка, из Ялты. Может, я к тебе приеду. Ты не знаешь — забыла — как холодно на свете и как сыро! У тебя здесь уголочек оранжерейный. По всей России и на Украине — то мороз, то грязь и оттепель. От такого перехода, Надик, никому не поздоровится… Даже я первое время прохворал. Давай дождемся — ну — хоть апрельского тепла, чтоб каблучками по сухим тротуарам? Да, Надик?»

Из письма Надежде Мандельштам. 22 февраля 1926 года
Исаак Бабель
«Последний мой приезд в Молоденово грустен — я хвораю от переутом­ления, простудился вдобавок и, объезжая лошадей, отморозил себе нос. Жрать было нечего. Теперь полегчало. Присланные Вами письма заключают в себе мало веселого — старушка снова больна, сестра дежурит при ней дни и ночи, она измучена, в отчаянии и прочее. Одна только дщерь не доставляет пока никаких огорчений. Я твердо решил сделать для освежения мозгов небольшой Ausflug  недели на две, куда-нибудь на юг. В Москву приеду числа 12-го и заявлюсь немедленно.
Отсюда мораль — если заводить себе родственников — так из мужиков, и если выбирать себе профессию — так плотницко-малярную».

Из письма Анне Слоним. Молоденово, 8 февраля 1931 года

Михаил Булгаков

«Погода испортилась. Сегодня морозец. Хожу в остатках подметок. Валенки пришли в негодность. Живем впроголодь. Кругом должен».

Из дневника. 15 февраля 1922 года

Михаил Пришвин

«Или снег, или дождь, или разбушуйся ветер, чтобы ломало деревья, а то се­ренькое небо, тепленький ветерок, подкисающий снег — тьфу! Просто тьфу такая погода».

Из дневника. 14 февраля 1926 года

Иван Бунин
«…Из Курска не написал тебе потому, что не было марки, — в город не захоте­лось идти, — я страшно продрог за дорогу до Курска. В вагоне был собачий холод… Да и в Полтаве погода оказалась далеко не весен­ней; правда, по улицам везде грязь, но холод и ветер ужасные. Вообще вчера вечером я страшно заску­чал: погода тяжелая, серая, одиночество, несмотря ни на кого, сильно чувству­ется. Словом, я сидел такой кислый и злой, что все удивлялись…»

Из письма Варваре Пащенко. Полтава, 26 февраля 1892 года

Владимир Набоков

«Мне совершенно несносна жизнь без тебя и без мальчика, летал только что мокрый снег, Сена — желтая, сырость мгновенно принимает форму ног, как только выходишь. Так ты говоришь, что он, маленький, видит меня во сне? Душенька мой».

Из письма Вере Набоковой. Париж, 3 февраля 1936 года

Андрей Платонов

«Вчера в 6 ч[асов] утра я приехал в Лиман с рабочим поездом из Славянска (18 км). Было холодно, ночь я не спал (в Славянск из Москвы поезд пришел в 3 ч[аса] ночи), и я простудился. В ж. д. поселке мне дали комнату, я лег в кровать и пролежал два дня. Сейчас мне лучше. Мне „повезло“: пропало два дня. Здесь, говорят, было тепло, а сейчас вьюга, мороз».

Из письма Марии Платоновой. Станция Красный Лиман, 12 февраля 1936 года

Николай Заболоцкий

«Уже чувствуется первое робкое дыхание весны. Миновали вьюги с ураган­ными ветрами, которые доставляли нам много неприятностей во время ходь­бы. По утрам еще стоят морозы в 30–40º, но днем начинает играть солнце и воздух быстро теплеет. Все это, конечно, еще начало, еще будут и морозы и вьюги, но все же весна уже где-то тут, и она уже делает свое дело. Скоро скажем: — Вот и еще одна зима с плеч долой.
До свидания, моя родная. Спасибо тебе и Коле за письма. Они — мое утеше­ние в невеселой и нелегкой жизни 

. Крепко целую тебя и детей. Будьте здоровы и берегите себя.
Твой Коля».

Из письма Екатерине Заболоцкой. 24 февраля 1941 года

Александр Твардовский

«Вот беда, дорогой Иван Сергеевич, никак не соберусь в Северную Пальмиру — то то, то другое. Проезжала, звонила Лидия Ивановна 

, обещала позвонить на обратном пути, но что-то не слышно. А я через нее и хотел уж Вам объяс­нить ситуацию. Сейчас мне позарез нужно закончить одну штуку, а она все не дается, а телефон напоминает, что я ее пообещал, что ее ждут. Морозы, которые вот уж с неделю стоят в Москве, усложнили быт — холодно за столом, посидишь-посидишь — и давай бегать по комнате. Сегодня как будто чуть полегче стало, окна немного оттаяли, а то мой эркер был запушен совсем по-деревенски.
Такие дела, дорогой Иван Сергеевич. И все же я не оставляю мысли о поезд­ке, может быть, еще удастся вырваться хотя бы на несколько деньков. Простите меня, что я Вас ввожу невольно в беспокойство. Не сердитесь, пожалуйста.
Ваш А. Твардовский».

Из письма Ивану Соколову-Микитову. Москва, 2 февраля 1956 года

Юрий Нагибин

«Каждый день хожу на лыжах, но, пожалуй, еще ни разу не доходился до той усталой бодрости, как то бывало в прежнее время. Какая-то слабость не остав­ляет. И не поймешь, в чем ее корень: в сердце, в мышцах, в костях? Небесный пейзаж второй половины двадцатого века: большой ИЛ-14, идущий на посадку, в безумной высоте светлый крестик — ИЛ-62, тянущий за собой ватную дорожку, и белая круглая наивная луна между ними.
Падь оврага была сизо-синей, дымчато-сизой, вернее, и даже вблизи производила впечатление глухой стены. А на другой день она оказалась ярко-синей, как в марте, и все тени под деревьями и в лунках копытных следов в поле были ярко-весенне-синими, и стало ясно, что зима кончается.
И вдруг пошел снег, завернул мороз, зима началась сначала. Снег на дере­вьях сухо спекся и не отваливается даже при ударе лыжной палкой по сучьям…»

Из дневника. 20 февраля 1970 года

Марина Цветаева

«О себе. Живу в холоде или в дыму: на выбор. Когда мороз (как сейчас) предпо­читаю — дым. Руки совсем обгорели: сгорел весь верхний слой кожи, п. ч. тяги нет, уголь непрерывно гаснет и приходится сверху пихать щепки, — таково устройство, вернее — расстройство. Но скоро весна и, будем надеяться, худ­шее — позади. Первую зиму — за всю жизнь, кажется — ничего не пишу, т. е. — ничего нового. Есть этому ряд причин, основная: à quoi bon? 

 Пробую жить как все, но — плохо удается, что-то грызет. Конечно — запишу, но пока нет мужества, да м. б. уж и времени — начинать: подымать которую гору?? Почти все время уходит на быт, раньше все-таки немножко легче было. Есть скром­ные радости: под нашими окнами разбивают сквер, весь путь от метро к нам осветили верхними фонарями, вообще — на улице лучше, чем дома. Но — будет об этом и, в частности, обо мне».

Из письма Ариадне Берг. 15 февраля 1938 года

1 2

Источник